«Оконное стекло оглушительно звякнуло: два маленьких камушка, потом один покрупнее и следом увесистый комок почвы. Без сомнения, это был Условный Знак, те самые звуки, ожидание которых с самого начала лета сопровождалось набегами колких мурашек под ночнушкой. Малика не шелохнулась, лишь вытаращила глаза в августовскую ночь, собравшуюся над её кроватью плотным лиловым куполом. Она испытала что-то схожее с тем ощущением, когда няня после зимней прогулки снимала с неё шерстяной свитер и на мгновение погружала её в шуршащую глухоту и в населенную электрическими блохами слепоту, а затем внезапно девочка оказывалась посреди собственной комнаты, которую с трудом узнавала, и приглаживала вставшие дыбом волосы, чувствуя себя почему-то глупо.Тем временем оправившиеся от испуга цикады вновь принялись водить шумные совокупительные хороводы, внося еще большую путаницу в беспокойные мысли Малики. Быть может, это отяжелевшие паданцы случайно задели окно, или это была всего лишь шалость свиноногого бандикута, облюбовавшего заброшенную лисью нору и терзающегося по ночам разрушительной активностью лап. «Два маленьких камушка, — рассуждала она, восстанавливая в памяти стеклянные звуки, — это галька из цветника. А потом был большой — наверняка, озёрный голыш. Издалека несли…» Окно вновь вздрогнуло, и она вскочила на ноги, побеспокоив домовую мышь, позарившуюся на крошки печенья возле подушки. Не дыша, Малика осторожно тронула раму, за которой волнообразно колыхался пышный сад, напоенный медовым духом и забрызганный пульсирующим светом полумесяца в сладких ветках розосливника. Жаркий сад дремал, опылённый звёздной россыпью, а на садовой дорожке стояли гости…»
