Возрастное ограничение: 18+
ISBN: 978-5-0065-9158-5
И скажу честно: это не просто история. Это… варево из сказки, абсурда, нежности и лёгкой тревожности, сваренное на костре из детских страхов и подростковых фантазий. «Два месяца до льда на Луногаре» — это, по-хорошему, безумная книга. В ней не просто чудеса — в ней чудесатость, как бы сказала Алиса, при чем каждом шагу.
С первых же строк нас бросают в мир, где рассвет пахнет яблочным туманом, где шкатулки поют инопланетные трели, а дом живёт своей психиатрически-фейской жизнью. Это мир не просто магии, а мира-ребуса, где каждая фраза хрустит, как засахаренные лепестки.
«А сад хорошел неистово и безоглядно, пускаясь в авантюру цветения накануне ночных заморозков и тщательно пряча под зелёной свежестью останки иссохших оболочек».
«Сладость зефира во рту перелетала в нос, а оттуда выше – в мысли о приятно хрустящих на зубах сгустках яблочной пены, о лопающихся пузыриках её тайных полостей и о мятно-лимонном аромате бергамота, который было непросто угадать за обилием сахара».
Лалика — подросток, от которого ничего не ждут, кроме того, чтобы она не падала в обморок и не разговаривала с собаками. Но она тонкая, наблюдательная, способная на любовь и панику одновременно. И это делает её настоящей, живой. Мне особенно зашла её неидеальность и внутренний бунт против серости, казёнщины и «правильного будущего».
«Но какой же было ошибкой недооценивать грандиозность воображения Лалики. Она точно была иной породы, из других ингредиентов, с дополнительным, неземным, набором чувствилищ, нездешняя, особенная, одним словом, – подросток».
Стиль — это не просто язык, это пир с лингвистическим цирком
Корнаккья пишет, как будто Свифт, Булгаков, Диана Уинн Джонс и пьяный Льюис Кэрролл устроили мозговой штурм. Неологизмы, чудные описания, диалоги, в которых обида и юмор скрещиваются, как шпаги — всё это работает на общее чувство странности и красоты. Тебе реально хочется перечитывать абзацы не для смысла, а для кайфа.
Это не приключение с чёткой завязкой-кульминацией-развязкой. Это медленно разворачивающаяся внутренняя драма на фоне психоделичного мира. Временами кажется, что ты тонешь в тумане и не знаешь, куда это всё ведёт. Но это ощущение здесь уместно — ты как бы находишься внутри сознания самой Лалики, которая в жизни, мягко говоря, не ориентируется.
«Эта утрата была с ней всегда и во всём: в золотой прозрачности крыжовника и в леденце на палочке, в испуганном мышонке из погреба и в яйце для заварки, в каждом пожелтевшем листе на каждом дереве, а теперь в Нём – так неуместно, необъяснимо и болезненно абсурдно».
«Эта любовь была настолько самоценна, идеальна и абстрактна, что её объекту не было в ней места».
Мир книги — это отражение психики Лалики: её травмы, страхи, воспоминания и фантазии. И это, чёрт побери, работает. Все эти странности, как по маслу, идут под рефлексии о взрослении, потерях, одиночестве, любви, границах между воображением и реальностью. Да это же метафизическая антиутопия в платьице из бархата.
Это волшебная, но тревожная сказка для тех, кто выжил в детстве и не боится зайти в кривозеркальный мир, где дом может съехать в пруд, а собака — твоя душа. Она немного как грибной трип, но в хорошем смысле. И главное — она оставляет послевкусие. Тихое, грустное, но с огоньком надежды.
«Ни собакам, ни ежам не нужно искать вход в свой мир, потому что они сами весь мир: солнце на кончике носа, тропы на подушечках лап и вселенская любовь – в глазах».